Городской пейзаж — как сложно в нашем обезличенном, урбанизированном мире разглядеть, увидеть его особые, неповторимые черты. У кого-то за окном островок городского парка, у кого-то — одинокое, неизвестно как сохранившееся дерево. Но чаще всего нашему взору открывается забитая машинами парковка или унылые стены типовых соседних домов. И как радуется наша душа, когда находит пусть уже не в реальности, а на полотнах художника то, что её окрыляет и согревает.
Я не оговорилась, написав «душа». Мы, обладая прекрасным внешним зрением, неспособны порою увидеть того самого важного, о чём говорит в своём полотне художник. Для этого нужно обладать внутренним, личностным виденьем. Помните слова А. де Сент-Экзюпери: «Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь». Однако важно, чтобы и сам художник обладал всей глубиной и полнотой этого виденья, иначе его работы будут не более чем профессионально выполненной красивой картинкой. Художник, способный в современном городском пейзаже увидеть его неповторимое своеобразие, его сокровенное, вопреки всему сохранённое начало, должен обладать не только большим живописным талантом, но и умным, тонко чувствующим сердцем.
Всё сказанное в полной мере относится к прекрасному художнику, совершенно справедливо признанному заслуженным, Андрею Широкову. Ему удаётся всё: он вдумчивый, интересный портретист, автор необычных и тёплых натюрмортов. И всё же главная его любовь — это пейзаж. Она светится во всех его работах, особенно зимних и весенних. Художник умеет увидеть, почувствовать в окружающей нас природе то, что мы нередко уже не замечаем: её первозданную, живую красоту. И не только увидеть, но и потрясающе точно и выразительно её передать.
В его зимнем лесу снег дышит. Он лишь на мгновение замер на ветках деревьев и вот-вот вспыхнет при свете восходящего солнца, освещая всё вокруг радостным, чистым сиянием — «Солнце запуталось в ветках», «Зима в лесу». А в его удивительных весенних полотнах ощущается реальное присутствие в этом мире пробуждающейся природы: с высоким, по-весеннему ясным небом, с её взорвавшей ледяной покров бурлящей водой, к которой так и тянет прикоснуться, с её особым ликованием, которое притягивает и не отпускает — «Март в Талице».
Наверное, эта внутренняя чуткость по отношению к природе, способность видеть в ней сокровенное отразились и в городских пейзажах Андрея Широкова. Именно в них, на мой взгляд, раскрылся его особый дар, присущий ему и по духу, и по мировосприятию как художнику глубоко русскому, а потому внутренне отзывчивому на всё, что открывается ему в других пространствах, географических и временных.
Он много путешествует, и на его полотнах можно увидеть знакомые и незнакомые нам европейские города. Но даже если ты бывал в них, на работах Андрея Михайловича они раскрываются для тебя по-новому, ты начинаешь втягиваться в их внутреннее пространство и глубже, чем прежде, постигаешь слова Ф.М. Достоевского о том, что мы больше европейцы, чем сами европейцы.
Польша. Откровенно говоря, её города оставляли меня равнодушной: было в них что-то вторичное, лишённое запоминающегося своеобразия. И вдруг я вижу на полотнах Андрея Широкова Гданьск, и он меня удивляет и поражает своей открытостью, распахнутостью и юношеским романтизмом. Море, корабли и поэзия Гданьска, остающаяся в памяти навсегда. А его удивительные немецкие города с их заколдованной детской сказочностью, одинокими величественными замками и такой близкой нам таинственной сумрачностью — «Регенсбург». И конечно, неповторимый, широковский, очень русский Париж. Он раскрывается через серую дымку тумана, через парящие над рекою мосты, через гладь Сены, в которой отражаются такие знакомые нам по книгам архитектурные памятники. Но для Андрея Михайловича главное вовсе не в них, а в особом очаровании, присущем лишь этому городу, которое русский художник Широков сумел тонко уловить и блистательно передать — «Париж. Остров Сите».
Но где бы он ни путешествовал, через неделю, много через месяц его тянет домой, под родной кров, где всё с детства дорого и любимо. Его русские городские пейзажи своеобычны и неповторимы. Он любит небольшие провинциальные города с их тёплой уютной атмосферой. И казалось бы, те же храмы, те же старые домики, заросшие сады, но, вглядываясь в его полотна, вы никогда не спутаете Ярославль и Псков, Суздаль и Великий Устюг. И не по разности их стилевых архитектурных особенностей, а по тому необъяснимому внутреннему переживанию, которое вы испытываете, вглядываясь в них. Художнику каким-то чудесным, непостижимым образом удаётся открыть нам то, что присуще только им, и оттого всё в них так завораживающе и притягательно. В наш мир входит и остаётся в нём навсегда и суровая поэзия псковских храмов — «Псков. Троицкий собор», и пленительная, детская сказочность Суздаля — «Суздальская старина». И всё же городом, являющимся для Андрея Михайловича источником постоянного вдохновения, была и остаётся Вятка. Может быть, именно путешествия по иным городам и весям дали ему возможность острее и глубже почувствовать и понять неповторимую красоту родной, любимой Вятки.
Наверное, для каждого художника самое сложное — уловить в изменчивом и сиюминутном Вечное и перенести его на полотно. Родной город для Андрея Широкова не в пафосности новостроек, не в заданных жёстких современных ритмах. Он в той неизменной обыденности и простоте, исключающей любую искусственность, разрушающую подлинное. На его полотнах старые улочки с покосившимися домами, палисадниками, казалось бы, давно ушедшими в прошлое. И во всём этом бесхитростном пейзаже живёт такая уютная, милая Вятка с её простотой, открытостью, несуетностью. В них минувшее не противоречит настоящему, а органично и естественно соединяется с ним, как в полотне «Ледоход». Он любил и любит писать пригородные слободы, Дымково, Ганино, сохранившие особую атмосферу, присущую именно нашему городу, в котором всё дышит гармонией и покоем.
И всегда на его вятских полотнах церкви, соединяющие временное и Вечное. Есть у него удивительная работа «Рождество». Зимние сумерки, сияющий огнями храм, соединённый воедино рождественской звездой с улицей, со старыми основательными, ещё купеческими домами: скоро в их окнах ярко засияют огни, засверкает, как и столетие назад, ёлка. Всматриваясь в это полотно, и внутренне, и зримо ощущаешь, что исчезает сиюминутное, а истинное, настоящее остаётся.
Андрей Широков часто пишет наш Успенский собор в разных ракурсах и в разное время года. Он на них везде по-своему прекрасен и каждый раз новый, неожиданный. Какое радостное ликование светится в работе «Успенский собор. Весна». Ощущение, что в ней поёт всё: и голубое-голубое небо, и нежно-зелёная, едва проклюнувшаяся листва, и белый, почти парящий над землёй храм. И возникает ощущение, что это было и будет всегда. И мы, оказавшись в пространстве этого полотна, чувствуем внутреннее согласие со всем, что нас в нём окружает.
Да, выйдя из музея или мастерской художника, мы вновь окажемся на шумных улицах с одинаковыми, скучными домами, но в нашем сердце будет жить тихая радость от встречи с городом, который не исчез, не растворился в окружившей его новой реальности, а, напротив, придал ей неуловимое, притягательное очарование, научающее нас чувствовать поэзию родной Вятки.
На фото:
- Художник Андрей Широков;
- А.М. Широков. Весна в Вятке.
Наталья Злыгостева, альманах «Герценка: Вятские записки» № 45
По материалам газеты «Вятский епархиальный вестник»
