В прошлом номере «Вятского епархиального вестника» мы рассказали о поездке в Киргизию, организованной паломнической службой «С Вятки», о посещении семейного детского дома «Благодатный источник», созданного Гульнарой Дегенбаевой в селе Светлый Мыс, где прежде находилась Свято-Троицкая Иссык-Кульская обитель, о монахине Анне, направленной сюда для возрождения иноческой жизни из Никольской Черноостровской обители, что в российском Малоярославце. Когда готовилась та статья, вспомнилось, что вятские паломники не так давно побывали в Калужской области и посетили г. Малоярославец с его удивительным монастырём, где по благословению игуменьи Николаи (Ильиной) действует приют. Там в доброте и вере воспитываются дети, по тем или иным причинам лишившиеся родительской заботы.
Битва под Малоярославцем
В то незабываемое путешествие после Оптиной пустыни мы отправились в Малоярославец. Когда попали в Никольский Черноостровский женский монастырь, стоящий на возвышенном месте, раньше именовавшемся Чёрным Островом, несколько растерялись: то ли мы в Крыму находимся, то ли в Греции — так архитектура некоторых зданий и территория обители, украшенная декоративными деревьями и цветами, напоминали, как нам показалось, какой-нибудь монастырь из южных мест. Экскурсию для нашей группы провела молоденькая инокиня, которая с душевной теплотой рассказала об истории обители и её святынях, игуменье Николае и детском приюте.
Точная дата основания Никольского Черноостровского монастыря неизвестна. По мнению архимандрита Леонида (Кавелина), первого историка малоярославецкой обители, она появилась в начале ХVI столетия. Братия мужского монастыря в то время, как и в следующие два столетия, состояла из нескольких иноков, порой не имевших средств на содержание обители, которая в одно время была даже упразднена. Возрождение монастыря связано с купцом Терентием Елизаровичем Целибеевым. В 1791 году он обратился в Святейший Синод с просьбой возобновить иноческую жизнь в Никольской обители и обещал выделить необходимые средства. По просьбе Т.Е. Целибеева из Оптиной пустыни сюда перевели иеромонаха Макария (Фомина), который принял монастырь в печальном виде. Уже через год были поправлены обветшавшие церковь, колокольня, ограда, кельи, трапезная, гостиный двор и хозяйственные постройки…
Нужно сказать, что на берегу реки Лужи напротив Черноостровского монастыря легко угадывается тот самый холм, на котором был построен первый город. В 1402 году окружённое тыном поселение было названо Ярославлем в честь Ярослава, сына князя Владимира Андреевича Храброго. Московский князь Иоанн III в 1486 году переименовал городок в Малый Ярославец, что больше соответствовало истине: в нём было лишь пять деревянных храмов. После разорений Смутного времени здесь осталось немногим больше ста жителей, которые пробавлялись в основном огородничеством и садоводством. Павел I и вовсе упразднил Малоярославец как город, но Александр I в 1802 году вернул ему прежний статус. Городу пожаловали герб, на котором был изображён медведь с секирой, почти как у Ярославля.
Именно через эти места отступала в 1812 году армия Наполеона. Пока гордый французский император ждал в Москве согласия русского царя Александра I на мир, прославленный полководец М.И. Кутузов за две недели собрал у калужского села Тарутино из регулярных войск, казаков и ополченцев армию в 240 тысяч человек. Зная, что на Смоленской дороге после французского наступления не осталось припасов для войска, Наполеон решил отступать по Калужской. Он выбрал Малоярославец как наименее защищённое место в обороне русских, и 11 октября французы без боя заняли город. Но уже на следующий день неприятель был выбит из Малоярославца.
Наполеон бросил в бой новые силы. Им противостояла армия Кутузова. Вот как описывал то сражение один русский воин: «Мы за себя не боялись: умирали за родной край… Французы в Малом Ярославце дрались, как дикие звери, но и мы в долгу не остались. Они с нами, а мы с ними на улицах города так перемешались, что ружейный огонь поневоле прекратился. Принялись в штыки, вручную. 11 раз мы очищали Ярославец, 11 раз французы врывались в город! Весь день, весь вечер провозились мы зуб к зубу, нос к носу, и только в глухую полночь, выбившись из сил, прилегли кому где пришлось…»
За малоярославецкую битву впервые священник был награждён боевым Георгиевским крестом. Полковой батюшка Василий Васильковский, когда французы очередной раз овладели городом, пошёл «вместе с духовными детьми своими умирать за веру и Отечество. Высоко поднятый крест блестел в его руках, и за этим святым знамением дружно бросается в бой весь полк, идут по трупам на неприятеля русские воины, гонят его и долго оспаривают площадь перед монастырём…»
Предание сохранило рассказы очевидцев о чудесах, происходивших во время битвы. В акафисте Калужскому образу Божией Матери упоминается явление этой иконы на небе во время сражения. Богородица, по свидетельству участников битвы, показав Наполеону рукой на север, обрекла его многотысячную армию на гибель осенью-зимой 1812 года. Рассказывают также о том, что во время сражения русским воинам помогал старец на коне с огненным мечом в руках. При отступлении французы, увидев в одной из церквей образ святителя Николая, стали в панике кричать: «Этот старик выгнал нас из-под Малоярославца!»
Хотя город тогда остался за врагами, армия Кутузова, отступив на два километра, заняла новую позицию, по-прежнему заслоняя Калужский тракт. Малоярославец показал Наполеону, что ему не пройти по этой дороге, где русские стоят насмерть. И 14 октября войска неприятеля через Боровск ушли на Смоленский тракт, где, по словам очевидцев, «даже кошки нельзя было сыскать». Отступление превратилось в паническое бегство. Как вспоминал один французский офицер, «эгоизм начал охватывать все сердца. Каждый старательно сохранял то, что смог достать себе. Конец товариществу, конец доверию! Одно уныние на всех лицах. Казаки, которых наши солдаты до сих пор презирали, теперь внушали им ужас партизанскою войной, которую они вели с нами с невероятным ожесточением и непостижимой деятельностью, врасплох нападая на отряды, которые сбивались с дороги, выходя, как стая свирепых волков, из самых густых лесов и находя в них убежище после того, как причинили нам возможно более вреда, никогда не давая пощады…»
Из 200 домов в Малоярославце уцелели сорок. Церкви были разграблены, одна сожжена, на другой появилась надпись: «Конюшня генерала Гельямино», внутри — следы пребывания лошадей. Улицы были завалены трупами людей и коней вперемешку с ранеными. Тела погибших скрыли два кургана в слободе Кисловке и третий возле кладбища. Там похоронили около восьми тысяч русских воинов. Никольский монастырь был разграблен и сожжён. Получив об этом известие, отец Макарий (Фомин), строитель обители, вернулся в Малоярославец из Калуги. Его ждало чудо: ещё дымились сгоревшие строения, но образ Спаса Нерукотворного над монастырскими вратами, испещрёнными картечью, остался невредимым! Архимандрит Макарий затеплил пред иконой неугасимую лампаду и стал отпевать погибших, а через месяц начались богослужения в полуразрушенной церкви великомученицы Параскевы.
Никольские игумены
В 1817 году обитель вошла в число штатных монастырей в память о победе, дарованной Господом под её стенами. Император Николай I пожертвовал обители ризницу для соборного служения. Отец Макарий отошёл ко Господу 27 августа 1839 года на 74-м году жизни и погребён под сводами Никольского собора рядом с могилой своего друга Т.Е. Целибеева. Новым игуменом стал преподобный Антоний (Путилов), в 1840 году переведённый сюда из Оптиной пустыни. Отец Антоний ввёл в малоярославецком монастыре оптинский устав. При нём было завершено возведение Никольского собора. Тринадцать лет нёс тяжкий крест игуменства утруждённый годами и болезнями отец Антоний, а затем передал это послушание игумену Никодиму (Демутье).
В 1860 году по просьбе участника сражения под Малоярославцем майора Ф.М. Максимова отец Никодим благословил построить над могилами воинов часовню в честь великомученика Георгия Победоносца. По предложению игумена в день битвы 12 октября совершался крестный ход из монастыря и всех городских церквей к этой часовне для совершения панихиды по убиенным защитникам Отечества. В 1862 году архимандрит Никодим был уволен на покой, а настоятелем Никольской обители стал иеромонах Пафнутий, бывший духовник Оптиной пустыни и начальник Предтеченского скита, который управлял малоярославецким монастырём до 1891 года. В документах сохранились сведения, что в середине ХIХ века в обители проходили перевоспитание преступники, на содержание которых государством выделялись средства.
К началу XX столетия Никольский монастырь полностью отстроился. В нём действовал водопровод, имелись собственные оранжерея, пруд, небольшой кирпичный завод, открылась церковно-приходская школа. Но процветала обитель недолго, до октябрьского переворота 1917 года. Уже в сентябре 1918-го советская власть решила национализировать монастырское имущество. Был утрачен богатейший архив и библиотека, где в том числе хранились грамоты и акты XVII века, пропали ценнейшие иконы, ризница, церковные сосуды и многое другое. После разграбления обители постепенно её постройки пришли в аварийное состояние. В середине 1920-х годов Никольский монастырь покинули последние иноки. В 1925-м предполагалось разобрать все здания на кирпич. От полного разрушения обитель была спасена благодаря усилиям Н.П. Ильина, члена Калужского общества истории и древностей, впоследствии заключённого за это в тюрьму. В 1939 году в Никольском соборе открылась экспозиция музея войны 1812 года, который потом переместился в здание бывшей часовни, а монастырь заселили жильцами. Позже на его территории размещались педагогический и библиотечный техникумы, шахматный клуб, художественная школа, строительные организации.
Детская «Отрада»
В 1991 году пришедшая в запустение обитель была передана Калужской епархии и со временем получила статус женского монастыря. Настоятельницей стала игуменья Николая (Ильина), прибывшая сюда вместе с одной послушницей в октябре 1992 года. Все здания, за исключением небольшого корпуса и приспособленной для богослужений церкви в честь Корсунской иконы Божией Матери, тоже требовавших ремонта, представляли собой руины и свалку. Картина разорения и запустения мало отличалась от той, что предстала когда-то взору архимандрита Макария после нашествия Наполеона. Средств на восстановление не было никаких, но возрождение монастыря всё-таки началось, правда, не со стен, а с молитвы, богослужений, устроения внутренней жизни обители по образцу древних и строгих иноческих уставов. Акафист святителю Николаю, небесному покровителю обители, неукоснительно читался в изуродованном руками святотатцев Никольском соборе, где в окна без стёкол ветер зимой задувал снег.
Почти с первых дней в монастырь стали приводить брошенных детей. Уже в 1994 году в полуразрушенной ещё обители по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II был открыт приют для сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, названный «Отрадой» в честь иконы Божией Матери «Отрада и Утешение». Сёстры понимали, что тот, кто нуждается в экстренной помощи, любви и сердечном тепле, не может ждать, пока будут созданы комфортные внешние условия. И насельницы обители к своему монашескому подвигу добавили нелёгкий труд воспитания и обучения беспризорных детей с тяжёлой наследственностью и трудной судьбой.
Восстановление же разрушенных зданий пошло на удивление быстро: хотя и не было постоянных благотворителей, чудом находились средства, так что совершенно явной стала помощь святителя Николая. Сначала отремонтировали небольшой двухэтажный корпус напротив Корсунской церкви. В 1994 году был отреставрирован трапезный корпус. Тогда же появились кресты на всех главах Никольского собора, а в августе, на праздник Преображения Господня, прошла первая служба в возобновлённом храме Всех святых. В 1996 году сёстры заселились в отремонтированный корпус, названный игуменским потому, что именно здесь находились игуменские покои прп. Антония Оптинского. К Пасхе следующего года величественное здание Никольского собора приобрело снаружи тот же вид, что и в годы славы монастыря.
В 2003 году воспитанницы детского приюта «Отрада» переехали жить в новый двухэтажный просторный корпус, строительство которого велось при финансовой поддержке фонда «Связь поколений». В здании, помимо спален, 11 классных комнат, часовня, библиотека, компьютерный и музыкальный классы, комната отдыха, живой уголок, спортивный и концертный залы. В «Отраде» воспитываются более 60 девочек в возрасте от двух до 17 лет. Учатся они в открытой при монастыре гимназии. По окончании одиннадцати классов девочки сдают экзамены и получают аттестат государственного образца. Обучение не ограничивается изучением предметов общеобразовательной программы. Воспитанницы также занимаются хореографией, живописью, лепкой, рукоделием, вокалом, сольфеджио, дирижированием, изучают греческий и церковнославянский языки, основы древнерусского знаменного распева и византийской музыки. В приюте сложился прекрасный хор, который был удостоен премии фонда «Русское исполнительское искусство». В летние каникулы ребята ездят на море. Казалось бы, иноческая обитель — место аскетичное, а здесь звонкий смех, яркие детские платья, ролики, качели, уютные комнаты, ни одна не похожая на другую. Не приют, а большая многодетная семья. «Говорят, что ребята молитве мешают, но у нас не так», — считает игуменья Николая.
Глядя на весело снующих по монастырскому двору улыбчивых девчонок, трудно поверить, что многие из них — дети наркоманов, алкоголиков и заключённых, пережившие такое, что не каждый взрослый сможет понести, и поступившие в приют с серьёзными диагнозами, от порока сердца до задержки психического развития. У Оли (имена детей изменены) отец на глазах дочери, когда ей было три года, убил маму. Рассказывают, что в приюте девочка поначалу раздевала кукол и вспарывала им животы. Папа ей иногда звонит из тюрьмы, и она его любит. Свету в 11 лет привёл тяжело заболевший отец. Мама бросила их несколько лет назад. Предчувствуя, что скоро умрёт, мужчина решил отдать дочку в заботливые руки. Несколько раз он успел её навестить… 10-летнюю Марину освободившаяся из тюрьмы мать начала водить с собой по притонам, предлагая дочку «женихам». А чтобы ребёнок не противился, поила её шампанским. Годовалую Альбину забрали в приют из тюрьмы. Её отец занимался сбытом наркотиков. Когда его арестовали, он уговорил мать Альбины взять всю вину на себя: мол, беременную не посадят. Ей дали десять лет. Малышка родилась в тюрьме. У девочки была полная атрофия мышц. В приюте её выходили. Когда мать вышла из тюрьмы, позвонила в монастырь, хотела забрать дочку, но потом пропала…
Монахини собирали малолетних бродяжек по подвалам и помойкам. «В Оптину пустынь всегда принимали самых тяжёлых наркоманов на «перевоспитание» трудом и молитвой, — вспоминала игуменья Николая. — Так вот одна такая бывшая наркоманка рассказала, что в Петербурге в её компании, обитавшей в нежилом доме (тогда они назывались «бомжатниками»), были ещё две девчонки, мечтавшие о нормальной жизни. Поехали мы в Питер их вызволять. На обратном пути они от нас сбежали. Тогда мы взяли двух девушек из Оптиной пустыни, им тогда было по 16 лет. Их звали Машка Лиса и Машка Питерская. Одна выбрала монашество, мать Ольга сейчас, другая вышла замуж, мама шестерых детей, пятерых своих и одного усыновлённого». Выпускницы гимназии получают разные профессии: например, становятся журналистами, иконописцами, военными переводчиками и даже стюардессами. Монашеский путь за все годы выбрали четыре девочки.
Матушка Николая
О своей жизни и приходе к вере игуменья Николая в одном из интервью рассказала следующее: «Мои родители росли в атеистическом советском государстве и были людьми нецерковными, а вот прабабушка очень верила в Бога и ходила в храм. Она и стала моей крёстной. В младенчестве я умирала от пневмонии. Прабабушка потребовала у родителей: «Давайте крестить младенца, а то умрёт!» Папа был коммунистом, но возражать не стал. В 1950-е годы о любом Крещении докладывали властям, и родители могли поплатиться работой, поэтому меня увезли из Москвы в сельский храм, где благополучно покрестили. Я выздоровела. С раннего детства всегда чувствовала, что Бог есть, и обращалась к Нему в трудных обстоятельствах. Крёстная научила меня молитве «Да воскреснет Бог» и 90-му псалму.
В юности мне нравилось учиться, и я получила два высших образования, окончив Московский институт инженеров транспорта и Московский инженерно-физический институт, работала заведующей лабораторией в НИИ, одновременно заканчивала аспирантуру. Когда собиралась писать кандидатскую, штудировала философию. В те годы в вузах обязательными предметами были «Научный атеизм» и «Научный коммунизм», а моя душа всё равно тянулась к Богу. Тогда я уже серьёзно задумывалась о смысле бытия. В 1983 году началось возрождение Данилова монастыря. Свободные дни проводила в обители, молилась, мыла полы. Один из иеромонахов, зная о моей профессии, сказал обо мне: «Вот какой народ к нам пошёл!»
В 1988 году Церкви вернули Оптину пустынь. Старинная обитель лежала в развалинах. Впервые приехала туда в июле того же года. Первым моим духовным наставником был отец Поликарп (Нечипорук), с которым познакомилась ещё в Даниловом монастыре. Потом его перевели в Оптину, где он стал благочинным. Вслед за Оптиной пустыней начали восстанавливать женскую обитель в Шамордино, основанную преподобным Амвросием Оптинским, и отца Поликарпа вскоре направили туда строителем и духовником. Он поначалу очень сокрушался по этому поводу, и ему даже являлся преподобный Амвросий, который его утешал.
Как и многие другие духовные чада архимандрита Поликарпа, я поехала за ним в Шамордино, чтобы ему помогать. Взяла в своем НИИ отпуск, потом второй, а затем и вовсе уволилась. Схиархимандрит Михаил (Балаев) из Троице-Сергиевой Лавры, будущий духовник нашего Никольского Черноостровского монастыря, однажды сказал мне: «Выбирай: либо диссертация, либо апостольник». Я уже хорошо понимала, что научная работа перестала меня интересовать, что мне хочется быть с Богом. Через месяц меня поставили экономом возрождающейся обители в Шамордино, постригли в инокини с именем Евфрасии. Трудов предстояло очень много: Казанский собор стоял без куполов, на его проржавевшей крыше росли деревья, а в алтарь прежде загоняли комбайны. Больничный корпус, трапезная и все остальные постройки также дышали на ладан. В монастыре ещё обитали местные жители, размещался продуктовый магазин. Первым насельницам, преимущественно городским жительницам, пришлось жить без отопления, без водопровода и прочих удобств. Они своими слабыми женскими руками восстанавливали разрушенные храмы, расчищали завалы, заготавливали дрова, сено для скота, выполняли другую чёрную работу.
Возрождающаяся обитель была очень бедной, но нам ещё умудрялись завидовать. Скажем, везём мы пожертвованный лес, а местные старушки судачат: «Хорошо монашки устроились: ничего не делают, а им всё дают!» На это мы им советовали: «А вы молитесь, и вам тоже привезут». Мне как эконому нужно было организовать строительство, достать материалы и вместе с этим пройти школу смирения. Например, иду рано утром к бригадам и самоуверенно планирую: одну направлю туда, другую — сюда. Прихожу и вижу: одни работники напились, другие и вовсе на работу не явились. И осталась я со своими планами у разбитого корыта. Случалось, что всё происходило совсем по-другому, совершенно чудесным образом. В 1990-е годы цемента было не сыскать. Иду как-то на развод и корю себя: «Какой я никудышный эконом! Цемент найти не могу!» Вдруг вижу: едет к нам цементовоз!
Отказавшись от карьеры в миру, я и думать не думала о карьере в монастыре. Правда, меня озадачивали слова старца Михаила. Он выговаривал монахине, которая жила со мной в одной келье (ныне игуменья Михаила): «Не относись к инокине Евфрасии как к сестре, а как к матери!» У нас с будущей игуменьей Михаилой с первых дней в монастыре одним из любимых занятий стало мытьё отхожих мест. Они тогда были деревянные и обычно грязные, а нам очень хотелось, чтобы они были чистые. К тому же мы имели свою «корысть»: очень мы желали стяжать побольше благодати, а ведь любой монах знает, что самое тяжёлое, чёрное послушание учит душу смиряться, а значит, привлекает благодать Божию. Когда игуменья Никона (Перетягина) узнала, как мы тайно подвизаемся, она нас отругала, сказав при этом: «Вы самовольно взялись за игуменское послушание, ведь по традиции старых монастырей мыть туалеты ставили тех, кого прочили в игумены».
Как-то случилось мне отправиться в Калугу по экономским делам. Зашла в Георгиевский собор, чтобы приложиться к чудотворной Калужской иконе Божией Матери. Подошла к свечному ящику и попросила дать мне акафист Калужскому образу. Мне протянули номер журнала «Православный христианин» с этим акафистом. Открываю журнал, и на глаза попадается заметка о возрождении Никольской Черноостровской обители. Подхожу к чудотворной иконе Пресвятой Богородицы, начинаю молиться, и вдруг прямо мне на голову проливается лампада! Вскоре меня пригласил к себе архиепископ Калужский и Боровский Климент (Капалин) и совершенно неожиданно для меня предложил: «Восстанавливаются старинные монастыри, но не хватает насельников и тех, кто мог бы повести их за собой. Не хотите ли стать игуменьей в возрождающейся обители?» — «Простите, владыка, не хочу!» — «Почему?» — «Потому что сама за себя не могу как следует ответить перед Господом, не то что за других». И тут он сказал: «А что если мы своей архипастырской властью наденем на Вас крест и сделаем игуменьей?» Мне стало так страшно, что я начала плакать, и владыка меня выпроводил.
Вскоре меня, шамординского эконома, отправили кухаркой в епархиальное управление. Я про себя думала: «От игуменства отказалась, теперь побудь кухаркой». А владыка, видимо, просто хотел меня получше узнать. Старец Михаил в ответ на мой рассказ о предложении архиерея сказал: «От игуменского креста нельзя отказываться, иначе будут большие искушения!» Потом владыка снова вызвал меня: «Давайте продолжим наш разговор». Я уже была «умная» и ответила: «По-прежнему не хочу быть игуменьей, но уже боюсь отказываться», и архиепископ Климент направил меня в возрождающийся Никольский Черноостровский монастырь.
Когда я в первый раз приехала в Малоярославец, то разрушенная обитель мне очень не понравилась: кругом ужасно грязно, всё неродное. За руинами и грудами мусора я даже не сразу увидела большой Никольский собор в трухлявых деревянных строительных лесах. Единственный на тот момент действующий Корсунский храм отапливался углём. По территории бегали стаи голодных бродячих собак. Таким ли представляют монастырь своей мечты? И это на всю жизнь?! И вдруг мне дарят житие оптинского старца Моисея, старшего брата прп. Антония, который был в этой обители в середине XIX века игуменом. Я начала молиться: «Дорогой отец Моисей, скажи мне, есть ли воля Божия мне стать игуменьей в Малоярославце». Открываю книжку и читаю письмо старца Моисея брату: «Если надлежит тебе быть игуменом малоярославецким, то отнесись к этому со всем тщанием и смирением». И тогда я покорилась воле Божией.
Усердно молилась святому Амвросию Оптинскому, просила послать мне хотя бы несколько сестёр, и преподобный милостиво ответил на мою молитву: из Оптиной пустыни почти одновременно приехали в наш Черноостровский монастырь 30 молодых девушек. Многие из них были москвичками, имели высшее образование. Жители Малоярославца, воспитанные, как и все мы, в годы советского безбожия, в толк не могли взять, как можно поменять жизнь и успешную карьеру в столице на чёрные труды в разрушенном монастыре где-то в глубинке. Придумывали разные версии, одна из которых гласила, что собравшиеся здесь сёстры — арестантки, перед которыми власти поставили выбор: либо в тюрьме сидеть, либо обитель восстанавливать. Неверующему человеку очень трудно представить, что можно по доброй воле поехать в разруху и грязь, где отсутствуют элементарные бытовые удобства. Но мы не унывали, времени на это не хватало. Нужно было молиться и трудиться: провести воду и отопление, восстановить красавец-собор и замечательный старинный монастырь. И вот прошло уже тридцать лет, в которые случались искушения и скорби, радости и духовные открытия».
* * *
Кстати, Никольскую Черноостровскую обитель иногда называют кузницей кадров: многие игуменьи начинали здесь свой монашеский подвиг. Например, матушка Феодосия (Дьячкова), настоятельница Слободской Христорождественской обители. Во время экскурсии в церкви в честь Корсунской иконы Божией Матери вятские паломники помолились у образа Богородицы «Всецарица». По молитвам перед этой иконой произошло немало чудес. Как рассказала нам инокиня, сопровождавшая нашу группу, одна здешняя монахиня заболела раком, горячо молилась у «Всецарицы», и болезнь прекратилась. По каким-то причинам сестра ушла из обители, и вскоре недуг напомнил о себе. Она покаялась, вернулась, стойко переносила заболевание и мирно отошла ко Господу.
Главный храм обители — Никольский собор — имеет высоту 47 метров. В церкви наше внимание привлекла необычная икона Пресвятой Богородицы с изображением Михаила Илларионовича Кутузова и надписью «1812–2012», выполненная к 200-летнему юбилею битвы под Малоярославцем. Побывали мы и в нижнем храме Всех святых. По благословению игуменьи он освещается только свечами и лампадами без использования электричества. В обители хранится стопа прп. Антония Оптинского. На монастырском кладбище находится чтимая могила схимонахини Антонии (Кавешниковой). В конце экскурсии мы узнали, что здесь есть источник и купель в честь святителя Николая. Несмотря на то, что уже было темно, а в купели почему-то не было света, многие вятчане окунулись в благодатных водах.
Перед отъездом из Черноостровской обители мы побывали в трапезной для паломников, расположенной через квартал от монастыря. Трапезной это трудно назвать, скорее, ресторан с красивым интерьером и очень вкусной едой. Также для нашей группы была проведена дегустация сыров с необычными названиями, которые делают в обители. Мы, познакомившиеся с удивительной историей Никольского монастыря, покидали Малоярославец умиротворёнными, наполненными благодатными впечатлениями и радостью, напоминающей пасхальную.
На фото:
- Никольский Черноостровский монастырь;
- Игуменья Николая (Ильина);
- Воспитанницы приюта «Отрада» на богослужении;
- Сражение под Малоярославцем.
Подготовила Надежда Шаповал По материалам газеты «Вятский епархиальный вестник»
