Дважды, 30 января в библиотеке имени А.С. Грина г. Слободского и 6 февраля в библиотеке имени А.С. Пушкина г. Кирова, представляли новую книгу давнего автора нашей газеты Николая Васильевича Пересторонина «Купола на снегу». Сходились во мнении, что она об обретении веры, утверждении любви и укреплении надежды, о людях и местах, встречи с которыми определяют вектор развития души. Подмечали, что при всей прозаичности повествования, отправной точкой в развитии лирического сюжета стала поэтическая строчка «В бывшей церкви читаю стихи» из начатого ещё в юности стихотворения. Именно к русским православным храмам в древнем Гледене и современном Переделкино, на родине Шукшина в селе Сростки Алтайского края и псковских Выбутах, где родилась равноапостольная княгиня Ольга, к церквям и обителям вятских городов и весей ведёт сквозной сюжет открытого пространства новой книги, одну из глав которой мы предлагаем вниманию наших читателей.
«Как гора с плеч»», — сказал я протоиерею Александру Гаврилову, настоятелю кирсинской церкви Покрова Пресвятой Богородицы. Был повод для такого признания. В конце семидесятых или в начале восьмидесятых годов прошлого века попал я в Кирс в составе небольшой делегации кировских писателей, и выступали мы в здешнем доме культуры, располагавшемся тогда в стенах этого храма. И что-то царапало душу тогда, так царапало, что написалось:
В бывшей церкви читаю стихи.
Здесь сыграют потом в лотерею.
Я в печального Бога не верю,
Виноват перед мамой моею —
В бывшей церкви читаю стихи.
Было ли у этих строк продолжение, читал ли я их в Кирсе в ту давнюю пору или сложил позднее, уже в родные пенаты вернувшись, теперь и не вспомнишь. А вот сами они не забывались и царапали душу, нет-нет да и напоминая о себе, будто не желая и дальше оставаться незавершёнными. А может быть, храм звал, чтобы, представ в нынешнем своём виде, утешить, успокоить, напитать духовными плодами…
И вот я снова в Покровской церкви города Кирса, никакой не бывшей, а самой что ни на есть настоящей, обновлённой, воскресшей. Пространство, некогда суженное какими-то немыслимо глухими перегородками, расширилось, высветлилось, распахнулось, являя взору соединённые арочными переходами приделы, большие сводчатые залы, о которых с такой любовью писали в интернете прихожане. Но одно дело читать, а другое видеть своими глазами, замирая под паникадилом, склоняясь перед мощевиками, останавливаясь у икон, киотами ли ручной работы благоукрашенных, простыми ли рамами обрамлённых, но одинаково свидетельствующих о той деятельной любви, с которой прихожане храма сего возвращали в начале девяностых спасённые ими после закрытия церкви иконы, паникадила, лампады.
Теперь собирают они пожертвования на ковчег для частицы мощей святителя Николая Чудотворца, на новый киот для старого образа этого угодника Божия и своим неутомимым трудом продолжают благоукрашать храм, не забывая благодарить знакомых и незнакомых делателей, которые вносят неоценимую лепту в возрождение Покровской церкви. Вот и одеваются старые иконы в новые киоты, с лёгкой руки здешнего мастера А.В. Брезгина в едином стиле объединяя все храмовые святыни. Укладываются керамической плиткой полы в алтарях приделов Параскевы Пятницы, Покрова Пресвятой Богородицы, равноапостольного князя Владимира. Обветшалые деревянные окна заменяются пластиковыми, своё отопление и водоснабжение делается…
«Каждая волна времени оставляет в церковных стенах свой намыв, каждое поколение — свой слой», — говорили мне здесь. А я, проникаясь таким пониманием, стоял у иконы Параскевы Пятницы, празднование которой как раз накануне нашего приезда в Кирс состоялось. Слушал рассказ об искусно вышитой металлическими нитями плащанице, большим напольным киотом обрамлённой, и всё смотрел на чисто выбеленные стены, будто отыскивая глазами фреску, которая, казалось бы, должна была проступать на стене из-под побелки в первый ли мой приезд сюда, в нынешний ли. Спросил у батюшки про росписи старые, не открывались ли. «Нет, — говорит, — не трогали пока». И в этом тоже проявление отношения к живому, намоленному пространству самого настоящего в своей подлинности храма, церкви, которая всегда была, есть и будет таковой, какова она есть, ныне и присно и во веки веков.
А стихи, начатые когда-то давно, если и продолжатся, то в ином контексте, наполненном другим опытом, иными впечатлениями и даже потрясениями. Не потому, что прежнее чувство вины — с лирикой-то своей небезгрешной под своды храма, пусть и недействующего! — притупляется или ритм минувшего времени с нынешним не совпадает, а просто неверие долго не длится, рано или поздно тонкая грань между им и верой истончается до полного стирания. А по чистому-то листу обновлённого сознания и «Иордан» напишется, и «Великое шествие Вятки к Великой реке» продлится нескончаемым циклом. Да вот они уже и звучат на встрече с читателями в Кирсинской центральной районной библиотеке имени Г.М. Вяземского, которая уютно расположилась в районном Центре досуга, где проходят Х Вяземские литературно-краеведческие чтения, значимые в своей наполненности, определяющие в своей последовательности.
Надо было одолеть почти 200 километров, три раза переехать Вятку по перекинутым мостам, чтобы оказаться в местах, где верхнекамские предания удивительным образом переплетаются с историей о том, как шотландских купцов и моряка из Нью-Йорка, едва не пленённых разбойниками у реки Камы, спас местный проводник; где спрятанные ещё в петровские времена колокола Преображенского монастыря нет-нет да и находят у лесных речушек вросшими в землю так, что, кажется, ухом своим верхним вслушиваются они в гул времён, от нас далёких, а им близких; где особенно остро понимается: всё взаимосвязано в истории страны нашей Вятской и державы Российской, соединено путеводной нитью Сибирского тракта, затерянного в кайских лесах, в сосновых борах Кильмезского района. И почётные гости чтений прозаик и краевед Валерий Пономарёв, писатель Владимир Морозов, поэтесса, прозаик и драматург Елена Наумова, кандидат философских наук Наталья Злыгостева, писатель Владимир Крупин с супругой Надеждой Леонидовной, главным редактором журнала «Литература в школе», в разные годы посетившие их, внесли свой вклад в эту исторически неразрывную соединённость.
Став участниками юбилейных Вяземских литературно-краеведческих чтений, не пребывали и мы с Еленой Коноваловой в сомнениях, что и наш писательской вклад послужит тому же. Хотя повод для волнений всё-таки был: наш поэтический дуэт в Кирсе впервые. То, что я здесь когда-то бывал, уже не считается: всё же внове после сорокалетнего перерыва, особенно Центр досуга, в котором уютно расположилась пригласившая нас библиотека имени Г.М. Вяземского. Модельными такие библиотеки называют, вкладывая в это понятие техническую оснащённость, многофункциональность, богатый книжный фонд, комфорт не только внешний, но и душевный. Здесь нас окружили такой заботой, таким теплом и вниманием, доброжелательным отношением к слову, что о сопровождавшем всю дорогу сюда дожде мы и не вспоминали. И читая поначалу каждый из своего избранного, объединились-таки в дуэт, в лирическом формате которого «один начинает, второй отзывается» прежде было по три стихотворения с каждой стороны. А в кирсинской библиотеке мы и после четырёх не останавливались, а длили и длили своё поэтическое приношение. И не расходилась публика, хотя время начала торжественной церемонии закрытия Х Вяземских литературно-краеведческих чтений неуклонно приближалось и всем нам следовало в них участвовать. Вот уже занимаем места в зрительном зале, устремляя взгляды на сцену, в глубине которой высвечивается увенчанная куполом беседка, очертаниями напоминающая знаменитую береговую ротонду Александровского сада, открытого в Вятке в 1835 году.
Впрочем, наученный не столько горьким, сколько полезным во всех отношениях опытом, что фамилию Вяземский может носить не только признанный поэт пушкинской эпохи, но и хлыновский купец первой гильдии, основавший Кирсинский железоделательный завод в 1729 году, а по существу и город, вокруг него образовавшийся, я готов был утвердиться в мысли, что и в Кирсе может быть своя ротонда. Но мысль эта как пришла, так и ушла. Когда же появившиеся на сцене ведущие, в диалоге своём живо напомнившие мне Мики и Машу, юных героев моего давнего романа «Александровский сад», буквально с первых реплик напомнили о роли архитекторов Тимофеева и Витберга в обустройстве столь значимого для Вятки места, как Александровский сад с его знаменитыми ротондами, береговой и центральной, у меня и сомнений не осталось, что наша ротонда, кировская, на заднике сцены пребывает. И то, что вскоре участники увлекательной театрализованной постановки «В Александровском саду» вдруг плавно перешли к истории Вяземских литературно-краеведческих чтений, значение которых для Верхнекамского края трудно переоценить, уже не удивляло.
Роман — открытое пространство, как жизнь сама и все подробности её, отнюдь не мимолётные, сбережённые в памяти поколений. И надо было видеть, как оживали благодаря вдохновенной игре артистов театральной студии «Сюжет» яркие страницы самих чтений и исторические моменты освоения Верхнекамского края, легенда о том, как в пору своего пешего перехода из Усолья в Хлынов преподобный Трифон Вятский после краткого отдыха решил поставить небольшую часовенку на том берегу реки Вятки, где впоследствии старец Гурий с братией устроили в 1582 году Екатерининский мужской монастырь, а спустя ещё полтора столетия хлыновский купец первой гильдии Георгий Михайлович Вяземский в восьми километрах от обители поставил Кирсинский железоделательный завод. Вот и получается, что всё связано-взаимосвязано в сюжете бытия: Промысл Божий и судьбы человеческие, указ Петра Великого «О горной свободе» и летописная строчка о том, как «на вятском волоку пустыня стала нова», завод и библиотека, краеведение и литература, музей ГУЛАГа в храме…
О последнем нужно сказать особо. Отправляясь в этот раз в Кирс, я только и думал: «Вот бы в церкви побывать», а помолившись в ней, уже надеялся и на колокольню подняться. Удавалось же в Сергиевом Посаде и Лальске, Крыпитцах и Быстрице, Елабуге и Слободском. Но тут и случилась заковырка. Храм меня, грешного, принял, историю свою приоткрыл, благоукрашением душу порадовал, давая возможность лишний раз удостовериться, что бывших церквей не бывает, что «храм оставленный — это храм», а уж восстановленный — тем более. И колоколенка — вот она во всей красе первозданной или приближающейся к таковой. Но подъём придётся отложить: наверху работы ведутся. А в цокольный этаж — пожалуйста, вас проводит Алевтина Николаевна Телёпина, потрудившаяся над созданием при церкви уникального музея, посвящённого памяти узников Вятлага. Рассказывая о нём, ведёт она нас по ступеням памяти от экспоната к экспонату, всё глубже и глубже погружая во времена немыслимых испытаний душ человеческих, судеб людских.
Сказать, что эта память обжигает — ничего не сказать. Она выжигает насквозь, дотла испепеляя. И своды будто давят неодолимой тяжестью, и взгляды запечатлённых на фотографиях людей не знаешь, как выдержать. Но выпрямляешься, идёшь маршрутом ли поисковиков от Марьиной Горки к станции Фосфоритной, от Лесозавода к Сорде, полем ли памяти Вятлага, где остались следы Павла Груздева, Павла Никольского, Серафима Агафонникова, Александра Филиппова и всех, кто разделил с ними боль неизбывную, участь невыносимую. Изогнутые шипы колючей проволоки цепляют за полы куртки расстёгнутой, у ростовой иконы Трифона Вятского, на листе железа написанной, останавливая. И внутренний голос, доселе молчавший, интересуется: «Всё ещё хочешь "В бывшей церкви читаю стихи" дописать?» — и после паузы, в которую вполне могли бы вместиться невесть откуда взявшиеся строки: «И не ведал, что в храме воскресшем мне ещё предстоит побывать», завершает свой монолог: «Подожди, не записывай…»
Поднимаемся вверх по лестнице. Дождь моросивший усиливается. Идём куда глаза глядят, а выходим на набережную пруда и вдруг видим: неподалёку от кромки берега колокол небольшой на перекладине, закреплённой под навесом. Ну, я и протянул к нему руку, потянул за верёвочку и так громыхнул, что, казалось, и забытые на поросших лесом обочинах старого Сибирского тракта, спрятанные монастырской братией колокола отозвались. И плыл этот встречный звон над округой, плыл, пока не стих в отдалении, как эхо. И дождь, кажется, слабел потихоньку, смешиваясь между тем с мелким, как сквозь сито просеянным снежком, под сенью которого мы и в обратный путь тронулись. А где-то за Белой Холуницей, может быть, под самым Слободским будто торкнуло меня. Глянул, а за окном его роскошество снегопад ночь непроглядную высветлил, обещая, как сон, купола на снегу. И только одно слышится, без зачина и финала:
…Мне с небес улыбается мама:
Я под сенью Покровского храма
«Символ веры» негромко пою.
На фото:
Покровский храм в Кирсе.
Николай Пересторонин По материалам газеты «Вятский епархиальный вестник»
